Лишь одна Звезда. Том 2 - Роман Суржиков

Дождь из мертвечины прекратился, когда ударили морозы. Те подонки, кого Бэкфилд посылал на кладбища, не смогли разрыть мерзлую землю. Это можно было счесть облегчением, если бы не холод.

Искровые машины не работали, а для печей не хватало ни дров, ни рук. В разбитые окна врывался ветер и блуждал по галереям дворца. Иней покрывал картины и скульптуры, постели и скатерти. Эрвин мерз постоянно, сколько бы ни надел на себя. Спать было невозможно. Даже если бы тревога позволила сомкнуть веки дольше, чем на полчаса, мороз разбудил бы его. От бессонницы усталость становилась беспросветной и неподъемной. Будто пытаешься вылезти по стенке колодца. Ползешь, ползешь, ползешь… а над тобой еще сотни футов тьмы.

Несколько раз они спали с Аланис. Когда еще были силы и тепло, предавались любви. Потом – просто ложились в обнимку, пытаясь согреть друг друга и уснуть. Выходило скверно. Холод не уходил: их телам недоставало тепла, чтобы кого-нибудь согреть. И каждый страдал от своих кошмаров, то и дело схватывался с криком. Эрвину снились мертвые солдаты, Аланис – черви на лице, обоим – внезапные атаки. Последнее, впрочем, чаще всего оказывалось явью.

Потом они разругались. В какой-то день Эрвин заметил отсутствие путевца и спросил о нем Аланис. Она попыталась солгать, что отпустила Джоакина. Эрвин заметил ложь и взбесился.

– Ты послала его с поручением! Ты выполнила этот вздорный план, хотя я и запретил тебе!

– Вздор?! – вскричала она. – Вздор – это сидеть в ловушке и не пытаться выбраться! Наша армия тает, и что ты делаешь? Только смотришь на это?! Я же нашла путь к спасению!

Усталость делает странные вещи. В частности, убивает манеры. Эрвин схватил ее за подбородок и грубо встряхнул. Поднес три пальца к самым ее глазам.

– Один. Твой путевец – идиот. Он ничего не сможет, только попадется Бэкфилду. Тот вскроет письмо и получит лишний козырь. Два. Даже если путевец справится, этот план – дрянь и мерзость. Я не хочу использовать такие средства, слышишь? И три. Как ты посмела послать его, если я запретил?!

– Ты ничего не предпринимаешь. Только орешь по ночам и смотришь, как мрут твои люди. Чего мы ждем? Стэтхема с Робертом?! Они не успеют! Взгляни на этот снег и мороз! Они и за месяц не доползут сюда!

– Роберт сказал: три недели.

– Даже три недели – долго! И где хоть одна весть от Роберта? Почему не докладывает о продвижении? Почему не говорит, где сейчас находится? Он застрял, вот почему!

– Эрроубэк тоже не пишет, – огрызнулся Эрвин. – Путевец попался, и твое письмо настроит против нас всю страну.

– Боги!.. Да ты не в романе живешь! Нельзя выиграть войну, не запачкав рук. Очнись и действуй!

– Ты совершила действие, но Эрроубэк не пишет. Ты просчиталась, Аланис. И нарушила мой приказ.

– Но и Роберт не пишет.

Стоял мороз и мели метели. Возможно, из-за этого голуби не приносили почту в столицу. А может, по иной причине.

– Я надеюсь, – отчеканил Эрвин, – что путевец попался, и твой план сорван. Но впредь я не потерплю ослушания. Никогда.

– Да, мой господин. Что прикажете делать, мой господин? Терпеть?

– Да, тьма сожри, терпеть! Стоять и верить! Каждую ночь я спрашиваю об этом Агату. Она отвечает: держись и верь!

– Ах, ну если сама Агата… Где уж мне до нее…

С того дня они виделись редко.

Аланис была занята не меньше самого Эрвина. Птичников отослали в город, и голубятня требовала ее присмотра. В остальное время Аланис ухаживала за ранеными в лазарете. После пожара остался лишь один лекарь и один сведущий грей ему в помощь, а раненых прибывало с каждым боем. Аланис работала в лазарете днем и ночью, спала там же, выкроив пару часов. Эрвин проводил ночи в караулке на стене. Не нужно далеко ходить, а спать сидя не так тревожно, как лежа: быстрее схватишься на ноги, когда начнется бой.

* * *

Внезапная атака Серпа вторично прорвала оборону. Ценою двух десятков жизней кайры снова сумели выбить врага.

На следующий день группа лучников Соколика сбежала из замка. Собрав во дворце мелкие золотые побрякушки, парни слезли со стены и ушли по льду. Часовые заметили и обстреляли их, но греи – скверные лучники.

Эрвин вызвал Джона.

– Ты разрешил им уйти?

– Ясно, нет, милорд. Если б разрешил, то и сам не остался бы здесь. Никогда не слышал историй, как Ориджины щадят дезертиров.

– А теперь, когда знаешь о побеге, жалеешь, что не ушел с ними?

– Нет, милорд.

– Веришь в нашу победу?

– Нет, милорд. Наше дело пропащее, это всем видно. Но придет день, когда вы решите отступить. Тогда я помогу вам выбраться из ямы и получу в награду мешочек золота, а не стрелу в задницу, как дезертир.

Слова лучника задели гордость Эрвина. Она питала его целых полдня. Когда начался штурм, Эрвин бился изо всех сил – пускай не слишком эффективно, но отчаянно.

В том же бою Соколику проткнули живот.

Позже гордость померкла, и усталость взяла свое. Эрвин цеплялся за камни, чтобы не упасть. Пересохшими глазами смотрел на Ханай. Гладкий белый лед, почти надежный.

Деймон пришел сменить Эрвина: командовать всегда должен Ориджин. Эрвин спросил кузена:

– Как думаешь, у нас есть шансы? Не лучше ли… туда?

Он махнул рукой в сторону левого, лесистого берега.

– Ты очумел?! Мы же побеждаем!

– Ха-ха-ха, – выкашлял Эрвин. – Взгляни на меня. Я еле жив, и все войско не лучше. Мы не выстоим и недели. Даже если Адриан не придет. А он придет, и раньше Стэтхема. Я уповал на Персты. Без них наше дело – пропащее. Это всем видно.

– Да ладно тебе! – Деймон хлопнул его по плечу. – Мы держимся уже полмесяца против всей столицы! Они уже и атаковать-то боятся. Идут нехотя, шлют вперед самых тупых отморозков. Я видел и пьяных в бою, и еще кое-кого похуже. Без крепкого зелья у столичников трясутся поджилки. Вот мы их как! Мы – непобедимые Ориджины!

Эрвин скривился и полез в карман за пузырьком змей-травы.

– Кстати, о крепком зелье…

– Отдай эту дрянь, отдай! – Деймон вырвал у него пузырек. – Ты и без того совсем больной, да еще травишься вдобавок. Прекрати ее пить, иначе станешь, как шут Менсон! Слыхал о нем?

– Не могу не пить. Только из-за этой дряни я и стою на ногах. Не выпью – свалюсь.

– Так и свались! Должен командовать Ориджин – вот я командую. А ты иди, поспи.

– Не могу спать. Страшно.

– Страшно? Тебе?!

– Мне. Усну – случится какая-нибудь дрянь. Они нападут. Кто-то умрет. Если сплю дольше часа, кто-нибудь умирает.

– Вот что, брат: не дури. Ложись и спи. Если нападут – я им задам перцу. А умереть – это уж нет, не собираюсь. Разве что заработаю небольшой шрам на лице, чтобы не быть таким… ну, ты знаешь.

Эрвин вымученно улыбнулся кузену и ушел в караулку. Ему таки удалось уснуть.

А когда очнулся, кипел бой.

Из Маренго пришел полубатальон морской пехоты, и Бэкфилд сразу швырнул его на штурм.

Эрвин командовал лучниками вместо Соколика. Указывал цели, стрелял и сам. Когда подошли ближе, бросал камни в бойницы, отпихивал багром лестницы, кого-то рубил, кого-то сталкивал вниз. Все было в тумане, неясное, сонное. Это не со мной, это вдали… А четко различалась одна мысль: куда подевался Деймон? Найду его – засмеюсь в лицо. Иди поспи – конечно! Я сказал, что будет дрянь, значит – будет дрянь. Не спорь со внуком Светлой Агаты!..

К утру врага содрали со стены, отпихнули на лед, отогнали камнями и стрелами. Кузена Эрвин так и не встретил. Зато его нашел лекарь и сказал:

– Милорд, вам нужно пойти со мной.

Как-то сразу, за миг, все стало ясно. Эрвин ни о чем не спрашивал. Молча пришли в лазарет.

Стрела попала Деймону в глаз. Наконечник торчал возле уха, древко – из пустой глазницы.

Усталость пока еще накрывала Эрвина спасительной пеленой. Не чувствуя ничего, кроме тупой, ноющей боли, он осмотрел кузена, приложил пальцы к шее.

– Еще жив?

– Дышит.

– А шансы есть?

Вместо ответа лекарь поджал губы.

– Делайте, что можете.

– Что могу… – лекарь качнул головой и взял клещи, чтобы вытащить стрелу.

Тогда Деймон-Красавчик пошевелился и произнес:

– Мне страшно.

Эрвин зажал рот, чтобы не завизжать. Ужас порвал пелену усталости.

– Мне страшно, брат… Не хочу умирать…

Древко торчало из дыры на месте правого глаза, но левый смотрел прямо на Эрвина, и зрачок был кошмарно ясен, в нем читалось сознание. Как может быть в сознании человек со стрелой в черепе?!

– Эрвин… скажи, что я не умру… скажи, что все будет хорошо…

Но как?! Никогда, ничего уже не будет хорошо! Стрела вошла тебе в глаз и пробила череп. Наконечник торчит в левом виске. Что я скажу тебе, что?!